В её дом слетались все святые…

 

Дом №73 по улице Ленинской в Злынке Брянской области, в приграничном с Белоруссией городе удивительного узорчатого зодчества, и поныне жив, служит пожилой семье. А до 1987 года в нем проживала Агафья Сидоровна Семерная(25.08.1907 – 21.07.1995гг.) вместе с семьей дочери Полины. Дочь, переехав в город Зубцов Тверской области, обустроившись на новом месте, вскоре взяла к себе и мать. Агафья Сидоровна почти до самой своей кончины не сидела сложа руки: готовила «разные разности» из русской народной кухни, содержала в чистоте и светлости дом и всё, что было в доме; тянуло ее и на дачу: с природной радостью копалась в земле…

Когда она еще жила в Злынке, своей вышивкой, кружевными скатертями да подзорами украсила дом. На семейных праздниках и посиделках полюбились всем в ее исполнении русские народные песни, которых она знала наизусть великое множество; песни, сулящие счастье и богатство, обрядовые, рождественские… В них изливала всю свою душу.

Загадки, приговоры, причитания, пословицы и поговорки из ее уст рассыпались сами собой – запоминай и записывай. И внучка Танюшка, а ныне Татьяна Николаевна Жарова, уроженка Злынки, кандидат педнаук, доцент, исследователь своей родословной, библиограф, краевед Брянского и Смоленского края, автор многих научных книг и статей, очень сожалеет, что до обидного мало удержала в памяти бабушкиной мудрости. При входе в чужой или казенный дом бабушка учила ее такому приговору: «Я иду к вам с хлебом и паской (пасхой-Н.П.), чтобы все были возле меня с лаской». На ночь внуков крестила с молитвой: «Как месячко над водой, так Господь над тобой, дай ночку переночевать, благополучного денечка дождать». А про бедных, шепча жалеючи: «Пустодомы…Ох, пустодомы…»

Она видела человека «насквозь» (ясновидящая), плохого никогда не советовала, а уж если что кому присоветует, тот удачу имеет, обновляется делами и чувствами. А еще сама , своими рученьками, лечила у старого и малого вывихи, шепча чудодейственные заговоры. Висели в сенях заготовленные ею в положенный срок пучки целебных трав: от простуды, от сердца и легких, от отеках в ногах…Траволечение – от любой хвори.

Скликала всех внуков, зовя за приманчивыми лесными ягодами да грибами. И в погребе, на зиму, – кадушка моченой брусники, а другая – с груздями, а третья – с маслятами…

Православие (все иконы у нее – православные) удивительным образом уживалось в душе Агафьи Сидоровны с язычеством: верила во всякие приметы и в сны… Ну, как же не верить: живя еще девушкой в родной, соседней со Злынкой деревеньке Любин, на старый Новый год сотворила гадание, завершила которое киданием своего валенка через голову, а носок валенка указал на Злынку, значит, оттуда «ждите моего жениха», и вскорости пожаловал с засватками гарный хлопец Емельян…Омелюшка! И вышла за него 18-летняя Гашенька замуж…

Это что, а вот ученая, со званием, ее внучка Т. Н. Жарова до сих пор диву дается: на старый Новый год, в 1992 году , Агафья Сидоровна нагадала ей мужа: сварила «кутью», положила под ее подушку, упрося ни с кем не разговаривать, что-то потаённо пошептала на сон грядущий, и внучка уснула. И приснился ей, как наяву, будущий муж, его сестра и подружка общая; незнакомец во сне объяснился в любви… Через полгода Татьяна Николаевна, действительно, вышла замуж за этого парня…

Дважды Агафья Сидоровна была замужем; у нее – один внук и четыре внучки, один правнук и пять правнучек; а вот праправнуков точно и не сосчитать: все – в разных уголках России, в Белоруссии.

Такими же житейски мудрыми и нужными труженицами-умелицами для людей были ее сестры, они умели исцелять людей от сглаза, грыжи , испуга… Капитолина и Неонила, по более 90 лет прожившие на белом свете, а, кстати, их матери-крестьянке Бог даровал 101 год: бессменная тяга трудиться на земле не отпускала ее в небытие!

 Агафья Сидоровна умерла в 87 лет. Села на диван, притишилась и – всё…Тяжкая жизнь – легкая смерть! Смерть праведницы. Когда-то со своей злынковской соседкой Марией они, улыбаясь, говаривали : «Если плохо – не скули, фасон держи, а умираешь – хоть ногой дрыгай». Мол, не показывай и виду, что на последнем издыхании. Похоронена в Зубцове Тверской области.

Агафья Сидоровна – простая русская женщина, каких – много и много. Но ее жизнь поражает меня крестьянской нравственной чистотой, забытым ныне благородством души, удивляет жизнестойкостью, терпением, богатством мудрости. Хотя в пожилом возрасте она признавалась внучке Т.Н.Жаровой, что по первости, при начале семейной жизни, часто ругала себя за неумелость во многих обыденных делах – «недуг» оказался легко излечимым временем. И в ее дом потом словно слетались все святые, и она, не угашая духа, постоянно молясь, просила их о недопущении к людям кошмара войны…

Всё, что рассказал об этой женщине, говорит о том, что она была способна на большее. И даже – на подвиг. Она его и совершила, никогда не считая подвиг подвигом. И лишь три года назад ее внучка Татьяна Николаевна Жарова,1973 года рождения, вместе со своей дочерью Еленой   Владимировной Жаровой, 1995 года рождения, ведя поиски сведений в архивах и в Интернете для воссоздания своей родословной, усердно расспрашивая свою маму и бабушку Полину Ивановну Сычеву, узнали от неё, что Агафья Сидоровна во время Великой Отечественной войны, рискуя своей жизнью и жизнью двоих малолетних детей от первого брака, спасла от гибели еврейскую женщину. И этот момент ее жизни может быть включенным в историю спасения жертв фашизма, а значит – и в историю мира.

 

 

Злынка – колокол памяти, не знающий покоя…

 

Злынка – это один из многих «Бабьих Яров» Брянщины. В Иерусалиме, в Долине Погибших Общин музея Яд ва-Шем, среди увековеченных брянских городов и селений, в которых до войны были крупные еврейские общины, а в годы оккупации – гетто, есть и Злынка.

Агафья до войны знала многие еврейские семьи. Ее дочь Нина вместе с еврейскими детьми часто ходила в лес по грибы-ягоды. Дети Агафьи игрались с детьми из этих семей, отличавшихся простотой общения, а часто и помощью русским. Никто о каких-то различиях в национальности, в религиозных верованиях даже не упоминал. Все еврейские семьи были трудолюбивы, дружны, отличались способностями, даже пристрастием, к какому-то рукоделию, ремеслам. Одни портняжили (шили красивую одежду, тулупы, головные уборы…), другие занимались «мозговитым» трудом (были учителями, бухгалтерами, руководителями…). А вот многодетная семья Янковских занималась огородничеством, садоводством, имела в хозяйстве немало живности. На своей резвой лошади, по имени Малёк, глава семьи Абрам Моисеевич доставлял с местной деревообрабатывающей фабрики имени Блюхера на железнодорожную станцию в поселок Вышков продукцию для армии. Они мечтали жить долго. Жить – не умирая.

Агафья знала эту семью.  Знали ее многие. Это была щедрая, доброжелательная, незабываемая семья, угощавшая в еврейские праздники своими незабываемо-вкусными блюдами русских, а они, в свою очередь, – Янковских. Никакого антисемитизма. Дружба и взаимопонимание. К великому сожалению, судьба была милостива только к Лене Янковскому:  как он потом вспоминал, его, рвущегося на фронт добровольца, 13 августа 41-го присоединили к отступающей воинской части, и он покинул Злынку, попрощавшись с родными. Как оказалось, попрощался навечно: 18 августа 1941г. (в Злынке уже действовали предатели-полицаи – немцы вблизи города) его отец Абрам Моисеевич и шестнадцатилетний брат Лёва, а также бывшие советские руководители органов власти и предприятий, коммунисты, придя, по приказу полицаев, на площадь с лопатами, были вывезены за город; их заставили вырыть ямы (могилы!) и расстреляли.

19 августа 41-го фашисты захватили Злынку, 23 августа – весь Злынковский район. А что творили они в этом городе и в районе, широко известно из многолетних достоверных исследований бывшего завуча школы, заслуженного учителя РФ Анны Ивановны Тарановой, бывшего редактора районной газеты «Знамя» Анатолия Федоровича Караваева, из воспоминаний инвалида войны Леонида Абрамовича Янковского, проживающего в Израиле в городе Беэр-Шева, многих других. Благо-дарение им – самое душевное!

 

 

Фашистская потребность – убивать…

 

 …В Злынковской средней школе – комендатура, жандармерия, гестапо. Приказ коменданта: на территорию поселка МТС (машинно-тракторной станции-Н.П.) явиться всем евреям с ценными вещами; за уклонение – смерть. В этом гетто на окраине города, «за колючкою», оказалось большинство еврейских жителей Злынки.

 Из реконструкции событий Л.А.Янковского: «… на первых порах можно было выходить, кое-что менять на продукты. А когда дома ограбили и передали прислужникам фашистов, в гетто воцарился голод, а с наступлением осени – и холод. Узники гетто были обречены, но проявили мужество. В эту тяжелую годину они не бросали друг друга. Ребята постарше ушли в лес, где уже появились партизаны. Они присоединились к ним и мстили фашистам за погибших…». Полгода мучений в гетто, а 18 февраля 1942 года нагрянули каратели из города Новозыбкова.

Из реконструкции событий Л.А. Янковского: «… это были потерявшие человеческий облик убийцы, накачанные водкой и, видимо, еще чем-то. Тогда лютый стоял мороз. Полуживых женщин, детей, стариков-евреев они стали выталкивать ко рву и расстреливать…»

 Как смог пережить потом Леонид Абрамович трагедию семьи, одному Богу известно. Были убиты его пятилетний братишка Фима-Хаим, десятилетняя сестренка Буся и мама-домохозяйка Гита Липовна (все русские звали ее Катей). 18 февраля 42-го были расстреляны 179 евреев. Из противотанкового рва, как рассказывала потом Агафья Сидоровна Семерная, слышны были окрест стоны тяжелораненых: значит, они были живы; но спасти их – нельзя, лютующие полицаи могли расстрелять любого, кто попытался бы подойти ко рву.

Фрида Вогман, одноклассница Янковского, не ушла к партизанам, решила в гетто поддержать свою маму. Перед казнью держалась героически. «Наши придут и всем вам отомстят, убийцы», – это были ее последние слова…

…Потом был повешен любимый учитель Янковского – Георгий Никифорович Богатко, отказавшийся быть прислужником у фашистов.

26 июля 42-го гитлеровцы уничтожили еще около 65-ти человек. Во рву – более 400 убитых, и его именуют злынковским «Бабьим Яром». Половина убитых – люди других национальностей.

 

Русская женщина — во спасение…

 

 Вдова Агафья Семерная бедовала в невзрачной старой хибарке, растя двоих детей от первого брака: десятилетнюю Нину и семилетнего Петю. К началу оккупации Злынки фашистами ей было 34 года. А шесть лет назад умер ее муж Емельян: от голодомора привязались болезни – лечить нечем, да и дельных лекарей не хватало. Похоронила его рядом с их тремя детьми-крохами на злынковском кладбище (Агафья рожала, а дети, мало поживши, умирали… Хвори от бедности).

 Как-то по осени 41-го вышла она во двор, а там, прислонившись к стене хаты, тяжело дыша, лоб в поту, – молодая женщина. В ее глазах – боль и страх. И – молчаливое умоление: « Не выдавай меня…». Агафья показала рукой в сторону гетто: «Оттуда?». Женщина кивнула головой, не могла говорить, как будто перехватило дыхание, тихо всхлипывала, была в слезах.

Она была истощена, обессилена, не было сил куда-либо бежать или идти в поисках спасения. Сразу видно : испытала много мук и потрясений в гетто.

 Агафья знала от соседей, что молодые ребята и девчата, с благословения своих родителей, убегали из гетто – кто к лесным мстителям, кто – к знакомым , подальше от Злынки. Знала она и о фашистском приказе: кто из жителей хотя бы чем-либо поможет евреям – будет расстрелян, со всей семьею. То и дело рыскали по домам в поисках евреев и дармовой поживы полицаи – местные жители, оказавшиеся с душою хищного зверя: такие как братья Косяковы, Бондарев с Крисаном, да с Гришаковым, Губаревым, Шубичем и Прозоровым.

 Пока немцы и полицаи не     заглядывали в ее голую, нищую хибару – Бог миловал. Но того и гляди почуют что-либо соседи, донесут – крышка… Словцом обмолвиться не с кем: за правду-матку – на виселицу…

 Агафья пригласила женщину в хату, строго-настрого наказав не выходить на улицу и во двор днем. Достала из печки чугунок с горячей водой, налила в таз, разбавила холодной из ведра – женщина помылась в сенях. Нине и Пете потом хотелось поговорить с ней – Агафья цыкнула на них, чтоб молчали. Достала из печки пустые щи, без навара, отрезала скибку от своеручной чёрной краюшки хлеба, подала беглянке… Та ела медленно, словно одолеваемая тяжестью души. «Когда беда – не идет на ум и еда», – подумала Агафья. А дети во все глаза, неотрывно смотрели на женщину. После еды она уснула в тесной темной спаленке, где ей указала Агафья…

 Нина с Петей: «Ма-а-а, что есть у нас перекусить?» Агафья, не выказывая детям ни видом, ни словом полонившую душу тревогу, сказала в ответ привычное: «На заборе кот висит…» Раньше, когда она говорила эти слова, дети выбегали из хатенки искать этого загадочного кота. Агафья налила в миски и им щей, а скибки хлеба помазала остатками подсолнечного масла, посыпала «солькой» – дети всё съели, до крошечки.

 В течение двух недель Агафья спасала у себя еврейскую женщину, снимая с ее души гибельную тягость разговорами и едой. И душа женщины отозвалась теплу домашнего очага, а главное, женщина убедилась, что она попала в доброжелательную православную семью: не выдадут врагам на растерзание, последнее готовы отдать ей, незнакомке. У Агафьи были небольшие припасы в погребке овощей: жили то на капусте, то на свекле, то на картошке; немного было моркови и лука. Что сами ели, тем же кормили и понравившуюся им женщину, ощутили даже сродство с ней: Агафья сама пережила немало горечи, бед, смерть мужа Емельяна, троих детей, и когда женщина, обращаясь к ней, называла ее не просто Гашей, а Гашенькой, светлела и ее душа.

 Но каждый день мог быть последним днем жизни всех четверых. И женщина знала об этом и сама стала переживать и за Агафью, и за ее двоих детей. Она говорила, что пора ей уходить, тайно пробираться к родичам – ее родичи жили и на Брянщине, и в Белоруссии, и в Украине. А если попадутся на лесном пути партизаны, останется с ними… Агафья не торопила ее: «Поживи, поживи…». И тихо-тихо молилась перед иконами: «Спаси и сохрани, Господи, рабу Божию…»

 Глядя в оконце и видя, что к ее хате направляется соседка, или полицай, или вовсе незнакомый человек, она тут же просила еврейскую женщину поскорее спрятаться в подполье, под русской печкой. А однажды, когда полицаи начали искать сбежавших из гетто ребят и девчонок, поголовно обходя дома, ворвались и к Агафье. Видя пьяных, матерящихся и гогочущих злодеев, дети Нина и Петя начали плакать. Полицаи обшарили всю хату, штыками винтовок тыкали в пустое оконце под загнеткой печки, ведущее в подполье. Женщина смогла из подполья пролезть дальше, под пол; пол был низким, «жидким» – доски прогибались под сапогами полицаев, образуя щели; хорошо, что полицаи вскоре ушли в другой дом. После пережитого еврейская женщина, обнимая Агафью, билась в рыданиях; не горячая на слезы Гашенька и сама тихо плакала; и – дети вместе с ними… И правда: миг минуешь – век живёшь!

 В одну из осенних беззвёздных ночей молодая еврейская женщина, обняв Агафью, поцеловав Нину и Петю, сердечно распрощавшись, покинула их жилье, уйдя в темень, в неизвестность. Агафья дала ей в дорогу немного хлеба, а потом, стоя на коленях перед иконами, молила Бога о ее спасении, прочитала молитву «Живые помощи». Если выживет, то это  будет дарованное Богом чудо!..

 

«Господь её спас…Мои молитвы дошли до Бога…»

 

…В году 1958-м, примерно в этом, из Дагестанской столицы  Махачкалы Агафья Сидоровна получила письмо. Но так как не умела ни читать, ни писать (не до школы было из-за гнетущей бедности и житейских неурядиц), позвала 11-летнюю дочь Полину (1947 года рождения) от второго недолгого брака с Иваном Дмитриевичем Сорокиным. Полина запомнила красивый, каллиграфический почерк, но фамилия, имя и отчество написавшей женщины выветрились из памяти. Та самая еврейская женщина  («Господь ее спас…Мои молитвы дошли до Бога», –  просветленно, с нечаянной радостью подумала Агафья) с особой душевностью благодарила Агафью Сидоровну за спасение от фашистов, за то, что делилась последним куском хлеба с ней…И что она понимает, какому риску подвергала Гашеньку и ее двоих деток , поэтому денно и нощно молится за неё… И хотелось женщине когда-либо свидеться с Агафьей, посмотреть на уже выросших Нину и Петю… Агафья Сидоровна долго, по-тихому, плакала над письмом, рассматривая текст и простенький конвертик с маркою, потом положила письмо на божницу…

 Письмо не сохранилось – не до писем было в ту пору. Второй муж обманул доверчивую Агафью: она его приняла без регистрации брака, он вскорости ушел к другой, а алименты на появившуюся на свет дочь Полю отказался платить. Жили бедно, но руки не опускали. По воле Божьей, доченька Полинушка вырастала настолько жизнестойкой, волевой, хозяйственной, что в 15 лет начала строить в Злынке свой дом: житье в маминой хибарке не умалило – возвысило ее душу. И – построила: дом №73 по улице Ленинской. Полина получила образование. Создала семью. Вывела своих детей в люди… Сила младшей дочери Агафьи исходила изнутри: ни на кого не надеялась, ни на кого не полагалась – только на саму себя! Такая же сила была и у самой Агафьи.

 Агафья Сидоровна не читала ни Достоевского, ни Толстого, ни Чехова, ни Бунина, ни Цвейга, ни Шолома Алейхема – гениев человечества, созидателей нашего духа. Созидателями ее духа, слагателями ее психологии были Иисус Христос, Николай Угодник, Богородица, Животворящая Троица… русские поля, леса, реки и маленький, глубоко интернациональный городок… Злынка. Пока будут у нас такие Праведники, как она, Россия не погибнет.

 Я обращаюсь ко всем, кто прочтет мой очерк: возможно, Вам кто-то рассказывал о спасенной еврейской женщине Агафьей Сидоровной Семерной в Злынке Брянской области; возможно, жива она и сама, живы ее дети, внуки и правнуки, братья и сестры, просто друзья и знакомые, отзовитесь по адресу: почтовый индекс 241037, Россия, город Брянск, улица Авиационная, дом № 20, кв.№49; телефоны: 8(4832)75-32-44; 8-962-137-0025; телефон/факс: 8(4832)75-32-44; E-mail: ns-polyakov@yandex.ru; Полякову Николаю Семёновичу.

Заранее всем Вам – душевное благодарение.

Разве Агафья Сидоровна Семерная, если Вы подтвердите ее подвиг спасения еврейской женщины, не достойна присвоения звания «Праведник Народов Мира»?! Разумеется, если была бы жива Агафья Сидоровна, то она могла бы назвать и имя спасенной ею еврейской женщины. Дочь же ее – ныне 67-летняя Полина Ивановна запамятовала имя, ведь прошло уже 56  лет со дня получения того самого письма из Махачкалы. Жаль, что внучка праведницы – уважаемая Татьяна Николаевна Жарова, кстати, всегда занятая важной научно-исследовательской работой, стала заниматься воссозданием своей родословной только три года назад, а не при жизни своей поистине героической бабушки…

Николай ПОЛЯКОВ,

руководитель Брянского регионального представительства Правозащитного  центра (ПЦ) «Мемориал» Международного общества «Мемориал»